Интересно, а наши форумчане стихи пишут? Поделитесь, пожалуйста!

Они помещены, например, здесь и здесь.

Спасибо, Николай Петрович! прочитала с удовольствием, но это всё было так давно! А я про сейчас спрашивала...

Владимир Корнилов

Считали: все дело в строе,
И переменили строй,
И стали беднее втрое
И злее, само собой.

Считали: все дело в цели,
И хоть изменили цель,
Она, как была доселе,-
За тридевятью земель.

Считали: все дело в средствах,
Когда же дошли до средств,
Прибавилось повсеместно
Мошенничества и зверств.

Меняли шило на мыло
И собственность на права,
А необходимо было
Себя поменять сперва.

Источник

______________________


АНДРЕЙ УСАЧЁВ — СТИХИ
В клипе звучат стихи Андрея Усачёва «Что такое половина?», «Стая и стадо», «Ослик», «Домовой», «Планета кошек», «Ау» из аудиокниги «Планета Кошек». Читает Николай Фоменко.

Сердце каждой мамы –
Сеточка из шрамов…
Каждый плач ребенка –крошечный рубец…
Сбитые коленки,
Кровь из пальца-венки….
Без таких отметок нет у мам сердец…
Кашель и ангина,
Жар у дочки, сына…
Точечки ветрянки, ночи, что без сна…
Кабинет зубного,
Страх и слезки снова…
Держит мама в сердце… Помнит все сполна…
Первые обиды-
Маленькие с виду…
Только сердце мамы чувствует их боль…
С каждым новым шрамом
Жарче сердце мамы…
-«Ты не бойся, крошка, я всегда с тобой.»
Солнышки взрослеют,
Ссорятся, болеют…
Постигают взрослой жизни виражи…
Но все так же мамы
Собирают шрамы…
Отпечатки боли … Острые ножи…
Эта связь, как чудо,
Держится повсюду…
Половину боли мама заберет…
Если сможет – больше,
Только бы подольше
Сил ее хватило… Знать бы наперед…
Если только надо,
Мама будет рядом…
Нужно – приголубит, нужно – помолчит…
Сердце каждой мамы –
Сеточка из шрамов…
Но без этих шрамов сердце не стучит…

Ольга Гражданцева

Евгений Евтушенко (три из одиннадцати четверостиший)

Телевизор понесут
под колокола
на всемирный страшный суд
за его дела.

Уничтожат люди рак,
бомбу, телефон.
Правда, выживет дурак,
но не так силён.

Зажужжат шкивы, ремни.
Полный оборот —
и машина времени
Пушкина вернёт.

Евг. Евтушенко Отцовский слух.

© Издательство «Советский писатель», 1975 г.

Полностью — здесь.

Аксиома жизни

Любите открыто и искренне,
Берегите моменты счастья,
Проведенными с самыми близкими,
В часы радости или ненастья.
Не держитесь вечно за прошлое,
Не съедайте себя обидами,
Помните только хорошее,
И только себе завидуйте.
Все трудности, что заполучены,
Принимайте смиренно, как должное,
Все, что мы сделали – к лучшему.
Все, о чем думаем – нужное.

Мария Москвина

Источник — газета «Энергетик», июнь 2018 года.

Прямо в точку эти стихи, Николай Петрович! Точно- для меня!

Расковали Прометея,
Дали хлеба и вина.
К Прометею возвратилась
Старая жена.
— Я жила у винодела,
С гончаром жила,
Ну а в том, что так случилось,
Не моя вина.
Не кори меня.

Дни разматывались нитью,
Слушал сказки стариков
О царях и о героях,
О делах богов.
Он узнал, что бог Юпитер
Людям дал огонь.
И жилось ему на свете
Хорошо, легко.

Только печень побаливала.

Леонид Киселёв, 1963

Публикация Сергея Киселёва. Журнал «Огонёк» ноябрь № 45 1991.

Наум КОРЖАВИН
Тем, кто моложе

Наш путь смешон вам? —

Думайте о нём.

Да, путались!..

Да, с самого начала

И да — в трёх соснах.

Только под огнём.

Потом и сосен никаких не стало.


Да, путались. И с каждым днём

смешней,

Зачем, не зная, всё на приступ

лезли.

...И в пнях от сосен, и в следах

от пней.

И в памяти — когда следы исчезли.

Ах, сколько смеху было — и не раз, —

Надежд напрасных, вдохновений

постных,

Пока открыли мы — для вас!

для вас!

Как глупо и смешно блуждать

в трёх соснах.

Источник — журнал «Огонёк» декабрь № 52 1991

Дневник памяти

Если сердце разорвано в клочья,
Если ночь затмевает рассвет…
Ни к чему оставлять многоточья –
Чувства нет.

Если ветер в безудержной спешке
Изодрал всё, искомкал и сник…
Позабудь, разлюби и не мешкай,
И – в «дневник».

Если солнце висит неуклюже,
Если с неба стекает вода…
Это тоже кому-нибудь нужно.
Так всегда.

Всё течёт, всё проходит, и всё же
До чего же милы нам года,
И пускай они нас подытожат –
Не беда:

Раз под толщей стареющей пыли,
Куда солнечный луч не проник,
Наши мысли ещё не остыли –
Есть дневник!



26 апреля 2012 г.

Инга Давыдова

Источник

Письмо Богу

— Что ты рисуешь, мое Солнышко?!
— Бога!..
— Но его же никто не видел!!!
— Дай мне еще пять минуточек и увидишь…
Нил Доналд Уолш

Здравствуй, Бог! На небе тоже лето?
Скажи, а ты — учился на отлично?!!!
Пишу тебе, чтоб попросить совета
— Не знаю, как вести себя прилично.

Брат рассмешил сегодня за обедом,
И я на скатерть опрокинул суп…
Почистил кошке зубы «бленд-а-медом»,
А он сказал, что я как пробка туп…

Ты не подумай, он большой и сильный,
И мама говорит, что в папу весь…
Пишу тебе сейчас его мобильный
Ты позвони — докажем, что Ты есть!!!

А как там бабушка моя и такса Тоша?
Сказали мне, что ты забрал их в Рай.
Ты береги их, Боженька, хороший!..
Скажи, что любим, и привет передавай!

И сделай так, чтоб звери говорили!
Я речь их очень понимать хочу!
Хочу, чтоб все они меня любили.
Я знаю — занят ты. Я кошку сам учу…

Еще, чтоб папа с мамой не ругались…
И чтобы дедушка не кашлял по утрам…
Чтоб люди на войне не убивались,
А хочешь — ролики тебе свои отдам?..

За девочкой одной скучаю крепко,
Ее родители отправили на дачу!
С моими мы теперь гуляем редко…
Я взрослый. Я почти уже не плачу.

А ты такой печальный на иконе!!!
Что сделать мне, чтоб улыбнулся ты?
Письмо тебе оставлю на балконе
И эти белые, для бабушки, цветы…

Вика Дашкова

Из интернета

Да здравствуют подарки!
На всякий разный лад.
Филателисту – марки,
Красавице – наряд.
Возлюбленным – конфеты
С шампанским пополам.
Начальницам — букеты
И тост «за милых дам».
Бриллианты – королеве
И шпагу – королю.
Одним – синицу в небе,
Другим – по журавлю.
Пусть свой подарок каждый
Получит в нужный срок,
Друзьям его покажет
Иль спрячет под замок.
Порадовать кого-то
Приятно и легко,
Вниманье и заботу
Цените высоко!

Из интернета

Арсений Тарковский

Первые свидания

Свиданий наших каждое мгновенье
Мы праздновали, как богоявленье,
Одни на целом свете. Ты была
Смелей и легче птичьего крыла,
По лестнице, как головокруженье,
Через ступень сбегала и вела
Сквозь влажную сирень в свои владенья
С той стороны зеркального стекла.

Когда настала ночь, была мне милость
Дарована, алтарные врата
Отворены, и в темноте светилась
И медленно клонилась нагота,
И, просыпаясь: «Будь благословенна!» —
Я говорил и знал, что дерзновенно
Мое благословенье: ты спала,
И тронуть веки синевой вселенной
К тебе сирень тянулась со стола,
И синевою тронутые веки
Спокойны были, и рука тепла.

А в хрустале пульсировали реки,
Дымились горы, брезжили моря,
И ты держала сферу на ладони
Хрустальную, и ты спала на троне,
И — боже правый! — ты была моя.
Ты пробудилась и преобразила
Вседневный человеческий словарь,
И речь по горло полнозвучной силой
Наполнилась, и слово ты раскрыло
Свой новый смысл и означало царь.

На свете все преобразилось, даже
Простые вещи — таз, кувшин,— когда
Стояла между нами, как на страже,
Слоистая и твердая вода.

Нас повело неведомо куда.
Пред нами расступались, как миражи,
Построенные чудом города,
Сама ложилась мята нам под ноги,
И птицам с нами было по дороге,
И рыбы подымались по реке,
И небо развернулось пред глазами...

Когда судьба по следу шла за нами,
Как сумасшедший с бритвою в руке.

Источники — Антология русской поэзии (The anthology of Russian poetry) Стихи о любви и журнал «Огонёк» № 26 июнь 1989

Сергей Дрофенко (1933-1970)

Голос

Простите меня, если я приносил вам беду,
Я в ад не хочу, мне приятнее в райском саду
Устроиться прочно. Довольно я видел огня.
Простите меня если можно простите меня.

Устроиться в райском, упрочиться в майском саду.
Меня вам не видно, но вы у меня на виду.
А я все безвестней в кругу вашем день день ото дня.
Вы позже, я раньше простите простите меня.

На небе седьмом я лежу в исполинской траве,
Библейские птицы кружат надо мной в синеве.
Владыка вселенной ко мне подбежал семеня.
Тоскливое счастье. Я умер. Простите меня.

Прости, черновик, ты остался без главной строки.
Простите наставники юноши и старики.
Вы были заботливы душу питомца храня.
Простите меня. Если можно, простите меня.

Источник — https://roman-shebalin.livejournal.com/810262.html, см. также «Огонёк», 1989, № 24

Два куска из текста, который можно прочесть, перейдя по активной ссылке, помещённой в этой теме в 2011 году.

К. ЛАРИНА: Прочтите что-нибудь из того, что… вы все наизусть помните… из посвящений.
В. ГАФТ: Пожалуйста: Раневской, Визбору, Окуджаве… что хотите?
К. ЛАРИНА: Ну, давайте, Визбору.
В. ГАФТ: Визбору…

Попса дробит шрапнелью наши души,
Ее за это не привлечь к суду.
Часть поколенья выросла на чуши,
И новое рождается в бреду.

О, «Солнышко лесное», чудо-песня!
Как мы в неволе пели, чудаки!
Пришла свобода, стали интересней
Писклявые уродцы-пошляки…

Слова — ничто, есть вопли вырожденья.
Тот знаменит, кто больше нездоров.
Кто выйдет петь без всякого стесненья,
Без совести, без страха, без штанов.

Где песня, чтобы спеть ее хотелось?
Слова — где, чтоб вовеки не забыть?
Ну, что горланить про кусочек тела,
Который с кем-то очень хочет жить?

С телеэкрана, как из ресторана,
Для пущей важности прибавив хрипотцы
Они пудами сыплют соль на раны,
Как на капусту или огурцы.

В халатике бесполая фигура
Запела, оголившись без причин…
Противно это. Спой нам, Юра,
О женской теплоте и мужестве мужчин.

К. ЛАРИНА: Это когда было написано?
В. ГАФТ: Это написано пару лет тому назад…
К. ЛАРИНА: То есть, уже когда его не было, да?
В. ГАФТ: Нет, конечно, нет. Меня пригласила Нина, его жена, выступить на его вечере. Вот. И я написал это стихотворение.

...

К. ЛАРИНА: …про записную книжку… «Имен все меньше в телефонной книжке…»
В. ГАФТ: Это грустное стихотворение.
К. ЛАРИНА: И дальше будут те, которых нет.
В. ГАФТ: Прочитать его?
К. ЛАРИНА: Да.
В. ГАФТ: Это памяти Габриловича.
К. ЛАРИНА: …замечательные стихи…
В. ГАФТ: Я позвонил, спрашиваю: где он? Умер… Я написал тут же.

Живых все меньше в телефонной книжке,
Звенит в ушах смертельная коса,
Стучат все чаще гробовые крышки,
Чужие отвечают голоса.

Но цифр этих я стирать не буду
И рамкой никогда не обведу.
Я всех найду, я всем звонить им буду,
Где б ни были они — в раю или в аду.

Пока трепались и беспечно жили,
Кончались денно-ночные витки.
Теперь о том, что не договорили,
Звучат, как многоточие, гудки.

Источник — radikal.ru, автор: гость, дата: 31.07.2018, 22:35

Я не заметила, когда, в который миг,
Перелетая юности границу,
Коснулось время тихо глаз моих
И веки чуть нахохлились, как птицы.

Не знаю я, в какой из сентябрей,
Пусть ясный день, пусть сумеречно-хмурый,
Я стала видеть зорче и острей
Сквозь грусть уже навечного прищура.

Я не заметила, с которой из страниц
Всей жизни, что уходит неизбежно,
Я стала прятать в тайниках ресниц
К своим глазам прихлынувшую нежность.

Не знаю я, с которой вышины
Мне стало видно прямо, без гаданья,
Кому они действительно нужны,
Мои глаза, усталые с годами.

Такие вот как есть: с их зрелостью земной,
Всевидящие, грустные всё чаще,
Сто тысяч раз проплаканные мной,
Сто тысяч раз сверкавшие от счастья.

автор-Ирина Волобуева.

Одинокий мужчина и его одинокая кошка



Одинокий мужчина и его одинокая кошка...
Утром встав, потянулись, как в принципе было всегда.
А потом эти двое сидели, смеясь, у окошка,
Не могли поделить круассан на двоих, вот беда.

И сидели, деля подоконник, кто справа, кто слева,
Подставляя взошедшему солнцу два разных лица.
На одном, помохнатей, читалось "Я все ж королева",
На втором, чуть небритом, блестели задорно глаза.

И допив капучино, а кошка - тарелочку сливок,
Посмотрев друг на друга, глазами сказали: ПОРА!
Он ушел на работу, насыпав ей в чашку оливок...
Вот такая вот странная кошка с мужчиной жила.

И ждала его, взглядом зеленым скользя по дорожке,
Потому, что однажды к замерзшей он вдруг подошел
И сказал: "Извини, я давно так мечтаю о кошке.
Может, будешь моей? Вдруг тебя не случайно нашел..."

И она согласилась. Ну, а как было кошке ответить?
"Он такой одинокий, как я... и глаза ничего.
Да и пахнет приятно, печеньем, как пахнут лишь дети.
Этот ведь не обидит..." - подумав. И стала его.

С той поры и живут одинокие, странные рядом.
Иногда он читает для кошки стихи до утра.
А когда засыпает, то кошка с таинственным взглядом
Охраняет его...
...раскрывая два белых крыла.
Автор Марина Лозовая

Игорь Миронович Губерман, русско-израильский поэт, прославился благодаря своим афористичными и сатирическим четверостишиям, прозванных «гариками», хотя строк может быть также 2 и 6. В них он точно и метко подмечает все реалии жизни, со всеми её взлётами и падениями, радостями и горестями. Иногда он высказывается немного резко, но лишь потому, что это такая же неотъемлемая часть нашей жизни.

Каждый «гарик» молниеносно расходится по сети и радует тысячи поклонников таланта Игоря Губермана. Остаётся только удивляться, как можно вместить такое ёмкое и хлёсткое наблюдение в коротенький стишок. «Гарики» Губермана – ещё один повод улыбнуться даже в те моменты, когда кажется, что поводов для улыбок нет:

Я душевно вполне здоров!
Но шалею, ловя удачу…
Из наломанных мною дров,
Я легко бы построил дачу!


Люблю людей и, по наивности,
Открыто с ними говорю,
И жду распахнутой взаимности,
А после горестно курю.


Бывает — проснешься, как птица,
крылатой пружиной на взводе,
и хочется жить и трудиться;
но к завтраку это проходит.


Вся наша склонность к оптимизму –
от неспособности представить,
какого рода завтра клизму
судьба решила нам поставить.



Давно уже две жизни я живу
одной – внутри себя, другой – наружно;
какую я реальной назову?
Не знаю, мне порой в обеих чуждо.


Всего слабей усваивают люди,
взаимным обучаясь отношениям,
что слишком залезать в чужие судьбы
возможно лишь по личным приглашениям.


Мне моя брезгливость дорога,
мной руководящая давно:
даже чтобы плюнуть во врага,
я не набираю в рот говно.


Любил я книги, выпивку и женщин.
И большего у бога не просил.
Теперь азарт мой возрастом уменьшен.
Теперь уже на книги нету сил.


Поездил я по разным странам,
печаль моя, как мир, стара:
какой подлец везде над краном
повесил зеркало с утра?


Весьма порой мешает мне заснуть
Волнующая, как ни поверни,
Открывшаяся мне внезапно суть
Какой-нибудь немыслимой херни.



За то люблю я разгильдяев,
блаженных духом, как тюлень,
что нет меж ними негодяев
и делать пакости им лень.


Слой человека в нас чуть-чуть
наслоен зыбко и тревожно,
легко в скотину нас вернуть,
поднять обратно очень сложно.


Живя в загадочной отчизне
из ночи в день десятки лет,
мы пьем за русский образ жизни,
где образ есть, а жизни нет.


Учусь терпеть, учусь терять
и при любой житейской стуже
учусь, присвистнув, повторять:
плевать, не сделалось бы хуже.


Я женских слов люблю родник
И женских мыслей хороводы,
Поскольку мы умны от книг,
А бабы – прямо от природы.


Когда нас учит жизни кто-то,
я весь немею;
житейский опыт идиота
я сам имею.


Душа порой бывает так задета,
что можно только выть или орать;
я плюнул бы в ранимого эстета,
но зеркало придется вытирать.



Крайне просто природа сама
разбирается в нашей типичности:
чем у личности больше ума,
тем печальней судьба этой личности.


Во мне то булькает кипение,
то прямо в порох брызжет искра;
пошли мне, Господи, терпение,
но только очень, очень быстро.


Бывают лампы в сотни ватт,
но свет их резок и увечен,
а кто слегка мудаковат,
порой на редкость человечен.


Я никак не пойму, отчего
так я к женщинам пагубно слаб;
может быть, из ребра моего
было сделано несколько баб?


Ум полон гибкости и хамства,
когда он с совестью в борьбе,
мы никому не лжем так часто
и так удачно, как себе.


В жизни надо делать перерывы,
чтобы выключаться и отсутствовать,
чтобы много раз, покуда живы,
счастье это заново почувствовать.

Невозможно уйти от Любви
Нелегко от Неё отказаться
Стоит только ей в душу забраться
Невозможно уйти от Любви

Невозможно уйти от Любви
Даже если Её было мало
Всё равно Она сердце питала
Невозможно уйти от Любви

Невозможно уйти от Любви
Перерезав незримые нити
Я и сам так пытался, простите
Невозможно уйти от Любви

© Михаил Шитов
10 Ноября 2018

Оригинал искать здесь

У одного советского министра
Спросила мать, живущая в деревне:
— Где ты сейчас работаешь, сынок?
Он ей назвал и чин, и учрежденье,
Но мать, не успокоившись, спросила:
— А это в помещении, сынок?
— Да, у себя в рабочем кабинете.
— Ах, в помещеньи? Ну и хорошо.

С. Я. Маршак

Отмечали
Вы, схоласты,
Птолемея юбилей.

Но дошла к вам
Лет так за сто
Весть, что прав был
Галилей.

Но
Плечами вы пожали:
Мол, отрёкся
Галилей!

Отмечать
Вы продолжали
Птолемея
Юбилей.

Леонид Мартынов

...Мой мальчик, тебе эту песню дарю.
Рассчитывай силы свои.
И если сказать не умеешь "хрю-хрю", -
Визжи, не стесняясь: "И-и!"

Полностью это стихотворение С. Я. Маршака опубликовано, в частности, здесь.
Оно является переводом английского стихотворения, которое опубликовано здесь.
Интересны воспоминания сына поэта о своём отце, там есть некоторые стихотворения.

Открываю томик одинокий —
томик в переплёте полинялом.
Человек писал вот эти строки.
Я не знаю, для кого писал он.
Пусть он думал и любил иначе,
и в столетьях мы не повстречались...
Если я от этих строчек плачу,
значит, мне они предназначались.

В. Тушнова

Бывает дефицит финансов,
Железа дефицит — в крови,
Бывает мало в жизни шансов,
Но хуже — дефицит любви.
Тем, кто женился «по залёту»,
Хочу сказать: ваш брак неплох.
«Залёт» подобен самолёту,
В котором двигатель заглох.

Тем, кто женился по привычке,
Хочу открыть один секрет:
Ваш брак большой подобен спичке,
В которой, правда, серы нет.
И быт уютливо-угрюмый
Не разожжёт огня в крови.
Поверьте мне, что даже юмор
Не лечит дефицит любви.

Тем, кто женился по расчёту,
Возможно, больше повезло
И, не сводя друг с другом счёты,
Живут они «друзьям» назло
Подобно вложенным банкнотам:
Жизнь — долгосрочный депозит.
Они в любви давно банкроты —
Не ощущают дефицит.

Те, кто женат на голом теле
И только телом дорожит,
Покуда нет проблем в постели —
Не испытают дефицит.
Но стоит телу «разрыхлиться»
И потерять «товарный вид» —
Захочется пережениться.
Наступит «телодефицит».

И чтоб семья могла сложиться,
Нам браки нужно создавать
Не с тем, с кем хочется ложиться,
А с тем, с кем хочется вставать.

© Кармелита Круглая

Татьяна Ушакова
(Днепропетровск)

Отцы и дети

Поставила мама для Пети с Наташей
На печку кастрюльку с овсяною кашей
И детям за кашей следить поручила —
Сама же за ними украдкой следила.

А те принесли, оглядевшись с опаской,
На кухню котят своих — Капу и Ваську,
И тоже за кашей следить поручили —
А сами за ними тихонько следили.

И папа, в гостиной читая газету,
Сквозь двери стеклянные видел всё это —
И маму, и печку с овсяною кашей,
И Ваську, и Капу, и Петю с Наташей.

А бабка, задумавшись в кресле глубоком,
Следила за всеми недремлющим оком —
За кашей овсяной, за Васькой и Капой,
За Петей с Наташей, за мамой и папой.

Из Литературной газеты 22.12.1982

Евгений ЕВТУШЕНКО

НАСИЛЬНО МИЛ НЕ БУДЕШЬ

«Насильно мил не будешь» —
так говорит народ.
Когда семья, как пустошь,
спасение — развод.

Но где-то бьют на жалость,
а где-то в моду бьют
и, самоунижаясь,
развода не дают.

Вцепляются друг в друга
то муж в свою жену,
а то жена — в супруга,
а то страна — в страну.

Кровавые разводы
бывают, сели так
разводятся народы,
а примиритель — танк.

«Насильно мил не будешь» —
мораль не для рабов.
Из самых страшных чудищ —
насильная любовь.

Россией володея,
нас взяли в удила
насильные идеи,
насильные дела.

Когда с идеей ложной
разводится народ,
она всё безнадёжней
развода не даёт.

Хитры и языкаты,
все с пеною у рта,
нас мирят адвокаты,
а ведь она мертва.

Но мы в судебном зале
тайги, пустынь, болот
ещё не всё сказали
о праве на развод.

1990

Журнал «Огонёк» № 34 (3292) 18-25 августа 1990 г.

Только Евтушенко так мог сказать.

ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО

* * *

Зазвенели бубенчики хмеля,
как в чешуйках зелёная медь,
ну а что назвенеть не сумели,
я сумею один дозвенеть.

Во вселенную или в пылинку
человек для того и вроднён,
чтоб добавить хотя бы звенинку
в перезвоне пасхальном времён.

Я люблю запах ландышей в соснах,
запах так молодого сенца
и танцующий медленно воздух
возле так дорогого лица.

Млечный запах ребёнка прекрасен,
потому что он смешан без слов
с вифлеемским дыханием ясель
и смущённым дыханьем волхвов.

Слишком поздно пришло к нам, калекам,
понимание смысла креста.
Может назван ли быть человеком
Тот, в ком нет ничего от Христа?

Мы ладони дырявили людям,
из людей понаделав гвоздей.
Разве можно с таким правосудьем
верить в Бога, не веря в людей?

С человечеством так я условлюсь:
равнодушие к родине — грех,
но превыше, чем родина, — совесть
как единая родина всех.

Зазвенели бубенчики хмеля,
будто где-то по краю земли
в несуразной алмазной метели
невидимками тройки прошли.

Я врагам своим весь не достанусь,
почитателям тоже не весь.
Бубенцом-невидимкой останусь
в нашем здесь и далёком нездесь.

Вдоль зарёванных русских околиц,
размалёванных авеню,
как расколотый колоколец,
что-то нежное я прозвеню.

Упадёт, как монетка-блестинка,
прокатясь по по лесам и степям,
извинительная звенинка
к твоим лёгким летучим стопам.

Мне, как видите, надо так много,
потому умирать не спешу,
и чем болььше я верую в Бога,
тем всё меньше у Бога прошу.

1990

Журнал «Огонёк» № 34 (3292) 18-25 августа 1990 г.

Александр КУШНЕР

* * *

Свеч этих, золота, тяжести, пения,
Пышных одежд, многолюдья, сияния
Стыдно мне, общего расположения
К громкой молитве, чужого внимания
К тихому жесту, лица выражению.
Я постараюсь хранить безразличное
И равнодушное. По мановению
Жезла — сухое миганье ресничное.

Нет, не могу, не могу при свидетелях
С Ним говорить в толчее: не получится!
Тех ли старух, завсегдатаев этих ли
Совестно как-то. Горячее, лучшее,
Детское, данное мне от рождения
Редкое чувство, как мех горностаевый,
Как на всеобщее я обозрение
В руки чужие отдам? Не настаивай!

* * *

И кое-что можем, и кое-что знаем,
Из юности жарко-доверчивой помним.
Я даже был дружен с одним негодяем,
А как бы иначе я что-нибудь понял?

А так, слава Богу, я видел коварство
И знаю, что это не праздное слово,
Что жизнь потерять с ним возможно и царство,
Так низко и вдумчиво-многоголово.

А то, что оно в современном наряде
Выходит навстречу не вьющимся змеем,
С улыбочкой дружеской, нет пошловатей,
И мы не из сказки и царств не имеем!

И то, что оно — порожденье системы
И в тихих привыкло стучать кабинетах,
Так это затем, чтобы помнили, где мы
Живём — не в чертогах! Не в царских каретах —

В автобусах ездим. Казалось, не стою
Стараний его! Современные песни
Мурлыча, старинной, как мир, клеветою
Живёт, — не взыщи: так ещё интересней.


АПОЛЛОН В ТРАВЕ

В траве лежи. Чем гуще травы,
Тем незаметней белый торс.
Тем дальнобойный взгляд державы
Беспомощней; тем меньше славы,
Чем больше бабочек и ос.

Тем слово жарче и чудесней,
Чем тише произнесено.
Чем меньше стать мечтает песней,
Тем ближе к музыке оно;
Тем горячей, чем бесполезней.

Чем реже мрачно напоказ,
Тем безупречней, тем печальней,
Не поощряя громких фраз
О той давильне, наковальне,
Где задыхалось столько раз.

Любовь трагична, жизнь страшна.
Тем ярче белый на зелёном.
Не знаю, в чём моя вина.
Тем крепче дружба с Аполлоном,
Чем безотрадней времена.

Тем больше места для души,
Чем меньше мыслей об удаче.
Пронзи меня, вооружи
Пчелиной радостью горячей!
Как крупный град, в траве лежи.

* * *

Путь от ума до сердца долог.
Гораздо дольше, чем до ёлок
Вон тех, стоящих за рекой.
И тащишь жалость через волок,
Внимаешь жалобе с тоской.

Но тащишь всё-таки, внимаешь.
Себе в обязанность вменяешь
То, чего, может, в сердце нет.
Не нажимать на этот клавиш —
И точно станешь глух и сед.


Виктор ШЕНДЕРОВИЧ

ХАБАРОВСКАЯ ЗАСТОЛЬНАЯ

Сижу голодный в «Интуристе»,
Один у света на краю.
Китайцев штук, наверно, триста
Жуёт пельменину мою.

Официантки смотрят мимо,
И, соотечественник их,
Я проклинаю маму, ибо
Мой папа тоже из своих.

А был бы папа мой японец,
А мамочка — из Бангладеш,
Уж я наел бы на червонец
И отирал платочком плешь.

Я б выковыривал из зуба
Изюбра и курил бы «Кент»,
И мне бы улыбалась Люба,
Официантка средних лет.

А если был бы эскимосом —
С Аляски, что через пролив, —
Она вертелась бы с подносом,
Притом ни капли не пролив.

Любого племени придурком
Уже бы жрал я холодец...
Ну что бы мне родиться турком!
Да чехом, на худой конец!

Девиц крахмальных постоянство
Мою подталкивает месть:
Придётся мне сменить гражданство,
Чтобы на Родине поесть!


ХАРАКТЕРИСТИКА
НА АВТОРА

Шендерович Виктор Анатольевич, русскоязычный, родился в Москве через год после Всемирного фестиваля молодёжи и студентов, в семье служащих общему делу. Пошёл в школу сразу после разоблачения волюнтаризма, закончил её перед Хельсинкским совещанием. В 1980 году, не дождавшись обещанного в 1960-м, ушёл служить в танковую дивизию имени Генерального секретаря. В 1982-м приказом Министра обороны был демобилизован, в связи с чем Генеральный секретарь приказал долго жить.
Ловко используя временные трудности и спекулируя на наших недостатках, В. Шендерович устроился преподавателем ГИТИСа имени первого наркомпроса, где и зарабатывает не на жизнь, а на смерть.
Терзаемый литературными амбициями и желанием купить новые шнурки к старым ботинкам, начал чернить нашу действительность, но только испачкался сам. Сочинять научился в раннем возрасте, но писать правду так и не научился, в связи с чем на «Юморине» в Одессе получил почётное звание «Писатель-сатирик».
Не брезгуя угрозами отдать свои произведения другим артистам, Виктор Шендерович склонил меня к исполнению собственных опусов на эстраде, ЦТ и Всесоюзном радио.
Морально устойчив и пока ничего не член.
Женат. Имеет дочь и желание печататься.
Характеристика дана ГЕННАДИЕМ ХАЗАНОВЫМ для журнала «Огонёк».

P. S. Мнение, высказанное в данной характеристике, может не совпадать с мнением автора характеристики.

Журнал «Огонёк» № 46 ноябрь 1990

Стихотворения в переводе Бориса Заходера

Нажмите для просмотра прикрепленного файла
Нажмите для просмотра прикрепленного файла Нажмите для просмотра прикрепленного файла

Бенедикт Сарнов в своей статье в журнале «Огонёк» № 3 январь 1988 г. привёл такие отрывки из стихотворений разных поэтов:

✿

И в памяти черной пошарив, найдешь
До самого локтя перчатки,
И ночь Петербурга. И в сумраке лож
Тот запах и душный и сладкий.

✿

Почётней быть твердимым наизусть
И списываться тайно и украдкой,
При жизни быть не книгой, а тетрадкой.

✿

Бывает, выбросят, не напечатав, не издав,
но слово мчится, подтянув подпруги,
звенит века, и подползают поезда
лизать поэзии мозолистые руки

✿

Кому быть живым и хвалимым,
Кто должен быть мертв и хулим,
Известно у нас подхалимам
Влиятельным только одним.

Не знал бы никто, может статься,
В почете ли Пушкин иль нет,
Без докторских их диссертаций,
На все проливающих свет.

Поисковики выдают ссылки на все эти стихотворения.


________________________________________

ИЛЬЯ ФОНЯКОВ

Есть редчайший и очень древний жанр стиха — палиндромон. Это стихотворение в одну строчку, которое читается и слева направо, и справа налево. В старину палиндромонами украшали чашу: как ни верти — получишь одно.

Журнал «Огонёк» № 14 (3219) апрель 1989

Глеб Семёнов (1918 — 1982)

* * *

Я иду сутулый, но прямой,
а кругом косые взгляды ваши:
неприлично — брюки с бахромой,
срамота — ботинки просят каши.

Каша... А за столиками жрут.
Лимонад... А перед каждым водка.
Доблестный у вас, конечно, труд,
у меня же — так себе, работка!

Ах, и мне б костюмчик на заказ,
крашеную девку напоказ,
тонкую усмешку, толстый бас,
но едва взгляну на ваши лица —

чтобы души выросли у вас,
кто-то должен, думаю, молиться!

* * *

За руки белые меня
берут, как хулигана.
Две гимнастёрки, два ремня,
два вежливых нагана.

На все четыре сапога
подкована свобода.
Я сразу вырос во врага
перед лицом народа.

Меня сгибают пополам,
пихают в «чёрный ворон».
А вся Россия по углам
за нищим разговором.

Толкует про житьё-бытьё,
пьёт мёртвую со скуки,
пока мне именем её
выкручивают руки.

Журнал «Огонёк» № 12 (3217) март 1989

Василий ФЁДОРОВ (1918 — 1984)

Вместе с той, что в борьбе проливалсь,
пробивалась из мрака веков,
нам, свободным, в наследство досталась
заржавелая рабская кровь.
Вместе с кровью мятежных, горячих,
совершавших большие дела,
мутноватая жижица стряпчих,
стременных —
в нашу жизнь затекла.
Не ходил на проверку к врачу я,
здесь проверка врача не нужна.
Подчинённого робость почуя,
я сказал себе: это она!
Рос я крепким, под ветром не гнулся,
Не хмелел от чужого вина,
Но пришлось — подлецу улыбнулся,
и почувствовал: это она!
Кровь раба, презиравшая верность,
рядом с той, что горит на бегу:
как предатель, пробравшийся в крепость,
открывает ворота врагу.

Журнал «Огонёк» № 12 (3217) март 1989

ЕВГЕНИЙ РЕЙН

МОНАСТЫРЬ
«Приду к таинственным вратам,
Как Волги вал белоголовый
Доходит целый к берегам!»

Н. М. Языков

За станцией «Сокольники», где магазин мясной
И кладбище раскольников, был монастырь мужской.
Руина и твердыня, развалина, гнильё —
В двадцатые пустили строенье под жильё.
Такую коммуналку теперь уж не сыскать.
Зачем я переехал, не стану объяснять.
Я, загнанный, опальный, у жизни на краю
Сменял там отпевальню на комнату свою...
Шёл коридор верстою, и сорок человек,
Как улицей Тверскою, ходили целый день.
Там газовые плиты стояли у дверей,
Я был во всей квартире единственный еврей.
Там жили инвалиды, ночные сторожа,
И было от поллитра так близко до ножа.
И всё-таки при этом , когда она могла,
С участьем и приветом там наша жизнь текла.
Там зазывали в гости, делилися рублём,
Там были сплетни, козни, как в обществе любом.
Но было состраданье, не холили обид...
Напротив жил Адамов, хитрющий инвалид.
Стучал он рано утром мне в стенку костылём,
Входил, обрубком шарил под письменным столом,
Где я держал посуду кефира и вина, —
Бутылку на анализ просил он у меня.
И я давал бутылки и мелочь иногда.
И уходил Адамов. А рядом занята
Рассортировкой сёмги, надкушенных котлет,
Закусок и ватрушек, в неполных двадцать лет
Официантка Зоя, мать чёрных близнецов.
За нею жил расстрига Георгий Одинцов.
Служил он в гардеробе издательства Гослит
И был в литературе изрядно знаменит.
Он Шолохова видел, он Пастернака знал,
Он с Нобелевских премий на водку получал,
Он Юрию Олеше галоши подавал.
Но я-то знал: он тайно крестил и отпевал.
Но дело не в соседях, типаж тут ни при чём, —
Кто эту жизнь отведал, тот знает, что — почём.
Почём бутылка водки и чистенький гальюн,
А то, что люди волки, сказал латинский лгун.
Они не волки. Что же? Я не пойму, бог весть.
Но я бы мог такие свидетельства привесть,
Что обломал бы зубы и лучший богослов.
И всё-таки спасибо за всё — за хлеб и кров
Тому, кто назначает нам пайку и судьбу,
Тому, кто обучает бесстыдству и стыду,
Кто учит нас терпенью и душу каменит,
Кто учит просто пенью и пенью аонид,
Тому, кто посылает нам дом или развал
И дальше посылает белоголовый вал.

Журнал «Огонёк» № 13 (3218) 1989

Стареешь...
Мари Гардэ
Старею.
Начинаю замечать,
Как стрелки перешагивают время.
Стараюсь полюбить зеленый чай
И мир пытаюсь привести к системе.

Шучу над тем, что мне не двадцать лет,
И в клубе непростительно зеваю,
И за друзьями выключаю свет.
А в день морозный – шапку надеваю.

Старею. Больше не стесняюсь слез.
Ценю комфорт в быту и свежий воздух.
И вдруг впервые говорю всерьёз
О чём-то – оглушительное «Поздно».

К рассвету ближе двигаю режим.
Смотрю на жизнь открытыми глазами.
И голос мой предательски дрожит
В стихах о доме, Родине и маме.

Старею. Начинаю принимать
Родителей, себя и витамины.
И морщусь, если где-то слышу мат,
И реже улыбаюсь без причины.

Держу в уме десяток новых тем:
Развитие, политика, финансы.
И умудряюсь быть на высоте,
И щедро жить до нового аванса.

Старею. Начинаю смаковать
Апрельский ветер, встречу с добрым другом,
И понимать: вселенная права,
Вопросы возвращая нам по кругу.

Старею. Ощущаю каждый день –
Благословеньем. Радуюсь потоку.
Вот жизнь… Идёт кругами по воде,
А я на счастье выставляю фокус.

* * *

Стареешь...

Стареешь...не старей, едрёна мать!
Какие стрелки, это просто время!
Пей кофе, чай не стоит смаковать,
И никогда не привыкай к системе!

Ты пошути, что, мол, ещё пацан
В свои шестнадцать с хвостиком - к полсотне,
Не смей до смерти чудо отрицать
И знай, что ты на многое способен.

Смотри на жизнь, как будто только встал,
Встречай друзей и внуков, как мальчишка.
Ежевечерне помни, что мечта,
Как и любовь, не может быть с излишком.

Брось витамины, выйди за порог
С корзинкой утром в лес туманно-волглый,
А, может, спининг вешнею порой
Полезным будет где-нибудь на Волге...

Плюнь на ТВ: политику, футбол.
Апрельским днём смотайся на свиданье.
Забудь на время все свои "бо-бо"
И кинь аптечку в угол самый дальний!

Смиряешься с грошами, а, слабо
Начать творить, поставить цель иную?
Надеешься, что вдруг услышит Бог,
Всю ту фигню, что нас с тобой волнует!

Стареешь? Ну...старей, братан, пора
Включать в себе премудрость Диогена,
Кропать стихи до самого утра -
Месить слова до взвеси гомогенной.

Не лучше будет фокус выставлять
В полночный час на спутники и звёзды,
И каждый новый день писать с нуля,
Забыв, что всё когда-то будет поздно.

© Copyright: Мари Гардэ, 2018
Свидетельство о публикации №118020211024



https://www.stihi.ru/2018/02/02/11024



Ты пошути - душа ведь молода
В свои шестнадцать с хвостиком - к полсотне,
Не смей до смерти чудо отрицать
И знай, что ты на многое способна.


© Copyright: Мари Гардэ

© Copyright: Мари Гардэ, 2018
Свидетельство о публикации №118020211024

Стихотворение "Наша Таня громко плачет" в интерпретации других поэтов))

Стихотворение Агнии Барто про плачущую Таню — истинный хит детской поэзии, в четырех строчках которого есть и боль утраты, и человеческое сочувствие, и начальные познания в физике и мироустройстве.

Если бы известный детский стишок написали другие поэты, он бы не утратил своей гениальности. Просто драматическая история с утешением в финале звучала бы по-другому.


Японский вариант

Потеряла лицо Таня-тян.
Плачет о мяче, укатившемся в пруд.
Возьми себя в руки, дочь самурая.

И другие варианты... http://prettyke-blog.ru/post453832152/?upd

Юлия ДРУНИНА

* * *

Ах, дорога, дорога — вот она
Развернулась во всей красе.
На колёса опять намотана
Шелестящая лента шоссе.

Ах, дорога!... Шуршат колёса.
Воздух плотен, прозрачен, чист.
Взглянет встречный водитель косо
И опять только ветра свист.

И опять... Будто нет на свете
Ни забот, ни тревог, ни страстей,
Только гулкий упругий ветер —
Вечный спутник больших скоростей.

* * *

Я раздвинула шторы.
Ночь закончилась, как оказалось.
До чего ж ты легка,
От бессонной работы усталость!

Как сегодня светло
На душе и в квартире!
Не беда, что в итоге
Останется строчки четыре...

Может, нет ничего
Бескорыстней, чем это, —
Над бумагой всю ночь
Просидеть до рассвета,

Хоть никто не неволит
Работать ночами,
Хоть никто не стоит,
Торопя, за плечами,

Хоть в итоге останется
Строчки четыре...
До чего же светло
На душе и в квартире!

Журнал «Новый мир» № 12, 1959

Илья ФОНЯКОВ

ПЯТЬ СОНЕТОВ

ГОЛОС В ЗАБРОШЕННОЙ ЦЕРКВИ

Что ты задумал, зодчий молодой?
Зачем ты здесь с блокнотом и рулеткой?
Что бует здесь? Зал с волейбольной сеткой?
Бассейн с подогреваемой водой?

Кафе, где русской потчуют едой
Валютный люд: юнца с усмешкой едкой,
Седую даму с вечной сигареткой
И бизнесмена с рыжей бородой?

Коль предложить ты можешь лишь такое —
Оставь руины скорбные в покое:
Честней тогда, уж раз на то пошло,

Привычные разор и запустенье,
И в тёмных окнах — битое стекло,
И в трещинах — случайные растенья...

* * *

Газетная строка не умирает —
Лишь притворяется, что умерла:
Летит в корзину с мусором, дотла
В любом огне безропотно сгорает.

Но время что-то вдруг переиграет:
Извлечена из дальнего угла
Подшивка — до чего же тяжела!
Или обои в комнате сдирают,

А там, под ними — давние столбцы:
Как жили, как работали отцы.
И кто-то пятится с померкшим взором:

Былая слава кажется позором.
И кто-то подбегает, семеня:
«Глянь! Там чуть-чуть ругали и меня!»


СТАРИК С ГАЗЕТОЙ В СКВЕРЕ
ПРОВИНЦИАЛЬНОГО ГОРОДКА

Старик читает в скверике газеты.
Как смело нынче пишут: там развал,
А там — прорыв... Да кто ж тут прозевал,
Недоглядел? Ау, виновный, где ты?

Какие там особые приметы!
У тех, кто указания давал,
Кто север кукурузой засевал —
По всем статьям чистейшие анкеты!

С войны, кого ни вспомни, все — свои,
Все, так сказать, Петровы-Ивановы,
Все представляют лучшие слои,

Все, как один, от корня, от основы.
Своя, родная, кровная беда.
Вздохнул старик: «Осилим, как всегда».


СТАРИННАЯ ЖИВОПИСЬ

Давным-давно распавшийся уют.
И люди в мире этого уюта
Пластично расположены, как будто
Не разговаривают, а поют.

А зрители по выставке снуют,
Помедлят у холста две-три минуты —
И тайно улыбаются чему-то...
Ни дать ни взять — знакомых узнают!

И в самом деле, приглядеться если,
И мальчик с голубем, и старец в кресле,
И женщина с шитьём у камелька —

Все на кого-то, кажется, похожи:
Любой неповторим, и всё же, всё же —
Летят всё те же лица сквозь века!

* * *

Блажен поэт — да только ли поэт,
Блажен любой, кто с веком не в разладе!
Вопрос едва поставлен, а ответ
Уже намечен в черновой тетради.

Не конформист, не циник, не эстет,
В журнале, на трибуне, на эстраде
Ты нужен людям, в том сомнений нет,
И о какой мечтать ещё награде!

Но есть ещё иная благодать:
Не совпадать и в такт не попадать,
Размахивать мечом тупым и ржавым,

И с двух сторон удары получать,
И, может быть, надолго замолчать —
И лишь посмертно оказаться правым!

Журнал «Огонёк» № 9 (3214) февраль 1989

Владимир КОВАЛЁВ

* * *

Жизнь идёт не дороженькой ровною —
Буераков и рытвин не счесть.
Что б я делал без вас, мои кровные
Соглядатаи — совесть и честь?

Каждый раз, как споткнусь на обочине,
Невнарок загляну не туда,
Вы мне в уши такое пророчите,
Что хоть в петлю готов со стыда.

И хожу, будто в воду опущенный,
Не мгновенье скупое, не час...
Столько мне дел хороших отпущено —
Как бы прожил я век свой без вас?

Журнал «Звезда» № 12, 1959

Борис ЧИЧИБАБИН

ТАКОЕ ВРЕМЯ

Скользим над бездной, в меру сил других толкая, —
такое время на Руси, пора такая.
Самих себя не узнаём, а крику много, —
с того и на сердце моём тоска-тревога.

О, как бы край мой засиял в семье народов,
да чёрт нагнал национал-мордоворотов.
Ох, не к добру нам этот клич, свободы недуг,
что всех винит, себя опричь, в народных бедах.

У них обида правит бал, внутри темно в них,
ужо такой у них запал: искать виновных, —
весь белый свет готовы клясть, враждой несомы,
ох, как бы небу не попасть в жидомасоны!

Какой бы стяг ни осенял их клан и веру,
вот так же Гитлер начинал свою карьеру.
И слово замерло в зобу, простор утратив,
и ох как страшно за судьбу сестёр и братьев.

Любви-разумнице плачу всей жизнью дань я
и не возмездия хочу, но покаянья:
и лгали мне, и сам я лгал и кривде верил,
но дух мой истины взалкал и зло измерил.

Среди всколыхнутых стихий народной драмы
мои плакучие стихи стоят как храмы,
да кто услышит их — спроси у мила-края, —
такое время на Руси, пора такая. —

Сто раз готов оставить кров, лишиться жизни,
но только пусть не льётся кровь в моей отчизне.
Зачем был Пушкин тамадой? Зачем рождаться?
Неужто мало нам одной войны гражданской?

О, злая ложь! На что зовёшь, в кого ты целишь?
Что человек тебе — что вошь, — так неужели ж
один за всех, на всю страну, на всю планиду,
я исповедую вину, а не обиду?

Журнал «Огонёк» № 47 (3305) ноябрь 1990 г.

Стихи этого поэта мы впервые услышали от Наума Коржавина. Многие литераторы старшего, фронтового поколения помнят их наизусть, но имя автора большинству неизвестно.
...
Недавно в редакцию «Огонька» пришёл писатель Исай Кузнецов. «Вот подборка Мирона Левина, — сказал он, — посмотрите, очень интересный поэт». И передал те самые стихи, которые весной читал на Коржавин...

ОТДЕЛ ЛИТЕРАТУРЫ



...
Говорили, что ленинградский поэт Мирон Левин тяжело, неизлечимо болен, лежит в одной из ялтинских больниц санаторного типа, что у него туберкулёз. Так говорили. Большего о нём никто из моих знакомых не знал. ... (Кажется,он умер в сорок первом.) ... Вернувшись в Москву, я долго пытался узнать что-либо о личности Мирона Левина, но безуспешно. Людей,лично знавших его, встретить не довелось. ...

Исай Кузнецов



Мирон ЛЕВИН

* * *

Начинается война
И кровава, и длинна.
В лазаретах запах пота
И солдатского сукна.

Трупы, трупы, как грибы.
Рядом делают гробы.
Мы не мёртвы, мы устали
От походов и пальбы.

* * *

На дороге столбовой
Умирает рядовой.
Он, дурак, лежит, рыдает
И не хочет умирать,
Потому что умирает,
Не успев повоевать.

Он, дурак, не понимает,
Что в такие времена
Счастлив тот, кто умирает,
Не увидев ни хрена.

* * *

Я ночью вспоминаю жизнь свою.
Она проходит в долгих поражениях.
Чем старше я, тем меньше узнаю
Себя в поступках, в промахах, лишениях.

Но день настанет — зрелости черёд.
И я себя узнаю в каждом шаге,
Когда победа долгожданная придёт
И ляжет крупным словом на бумаге.


НЕПРИЯТНОСТИ

Моё богатство

Больничная койка,
Халат и бельё,
В бутылке настойка —
Богатство моё.
Богатство, богатство...
Но я небогат:
Бельё да лекарство,
Постель да халат.

Бессонница

Опять натупает
Привычный финал:
Четыре часа...
Не помог веронал.

Не спит человек
И не может уснуть.
И вот он в далёкий
Пускается путь.
Идёт на веранду,
Садится впотьмах.
Казённый халат,
Папироса в зубах...

Но видит, закрывши
Глаза, вдалеке
Свой город любимый
На дальней реке.


ПОРАЖАЮЩЕЕ ВРЕМЯ

14 апреля

Оставьте! Не трогайте! Бросьте!
Сутра поднялся татарам,
Сутра телефонные гости
Звонили по всем номерам.

Голубчики! Вы им не верьте!
Они ни с того, ни с сего.
Он умер совсем не для смерти,
И тлен не коснётся его.

* * *

У нас ещё не отняты права:
Мы говорим весёлые слова.
И только в звонкой доблести острот
Пред нами жизнь, как подвиг предстаёт.


ПЕЙЗАЖ

Из ватной тучи,
Тучи-пакли,
Упали серенькие
Капли.
Они летят ещё,
Но вскоре
Все эти капли —
Капли в море.


НЕЧАЯННЫЕ РАДОСТИ

* * *

Я вспоминаю очень старый
Рисунок женщины с гитарой.

Она сидит, совсем нагая,
Размытой тушью создана,
Рукою струны раздвигая,
Сама прямая, как стрела.

Она сидит и смотрит еле
На вас, глядящих на неё,
Чтоб вы с волненьем разглядели
Бесстыдство хрупкое её.

ЕРУНДА

Ничего не поделать —
К позору, к стыду,
Дорогой человек
Написал ерунду.

Но, когда вспоминаешь
Поступки, года —
Понимаешь,
Что можно простить: ерунда!

* * *

И всё-таки, милый, и всё-таки
Об этом молчок, никому!
Мы тайное имя красотки
Не вымолвим даже ему.

А если попросит, попросит,
И тут не откроем секрет —
Мы тушью на чистой бумаге
Её нарисуем портрет.

* * *

Душа моя! Милая птица!
Пернатый комочек тепла!
Прости меня, надо проститься,
А ты и простить не смогла.

Часами страдала от скуки,
Плела о безумной любви...
Ну что ж! Разожми мои руки
И выше меня поживи.


ИЗ ДЭВИДСОНА

* * *

Крепчает ветер за окном,
И дождь стучит в окно.
Опустим штору, милый друг, —
Вокруг темным-темно.

Опустим штору, милый друг,
Кругом темным-темно,
И вспомним милых нам людей,
Которых нет давно.

У СЕБЯ ДОМА

Стучится дождь в моё окно,
И небо всё мутней
Игла барометра ползёт
К черте ненастных дней.

И ветви клёна у окна
Висят, оголены,
И дни привольного житья
От нас удалены.


БАЛЛАДА РАЗУМНОГО СТАРИКА

Стакан вина!
Мне б жить да жить!
Других желаний нет.
До сотни лет
Готов я жить
На лучшей из планет.
Но старость — чёрт её дери! —
С котомкой и клюкой
Стучится — чёрт её дери! —
Костлявою рукой.

Могильщик думает: «Ну-ну!
И твой пришёл черёд!»
Но я до сотни дотяну,
Скажу вам наперёд.
До сотни лет
Мне жить и жить
На лучшей из планет!
Стакан вина!
Мне б жить и жить!
Других желаний нет.

Но час пробьёт, и я умру.
Поплачтье надо мной
И со слезами, поутру
Заройте в шар земной.
Чтоб солнце — чёрт его дери! —
Светило круглый год!
Чтоб утром — свет,
Чтоб ночью — тьма,
А в шесть часов — восход.

Стакан вина!
Мне б жить и жить —
Других желаний нет.
До сотни лет
Готов я жить
На лучшей из планет!

Журнал «Огонёк» № 34 (3344) август 1991. Некоторые из этих стихотворений, а также воспоминания о Мироне Левине можно найти в интернете

...
Размышляя о России, он считал, что её страдания и беды предопределены свыше — для духовного и нравственного очищения человечества, полагал, что напрасно евреи стремятся к воссоединению в собственной стране, так как их назначение — находясь среди других народов, в соответствии с божественным предначертанием, нести в мир истину и справедливость.
Ни в какие каноны не укладывалось и его христианство — оно было близко верованиям схимников и одновременно срасталось с первобытным язычеством.
И как-то особенно нежно и трогательно он относился к России. Встретив русских ещё в те годы, когда они нечасто приезжали на Запад, он старался сблизиться с ними. И если его не отталкивали (бывало и такое), тащил их в дом, в свою неуютную и неухоженную квартиру старого холостяка, или приглашал в ресторан и долгими часами расспрашивал о Родине, бесконечно далёкой и невероятно близкой и дорогой.
... Главное для него — передать, выразить своё отношение к тому, что он писал, что его интересовало и волновало.

Профессор Илья ЗЕМЦОВ
Иерусалим



Кирилл ПОМЕРАНЦЕВ

* * *

Я так мелко, так скучно старею,
Стал придирчив, рассеян, болтлив.
Были б деньги — махнул бы в Корею,
В Абиджан или в Тананарив.

Потому что известно с пелёнок:
Хорошо только там, где нас нет.
Это скажет вам каждый ребёнок,
Каждый русский и каждый поэт.

Потому что — и это известно, —
Что, проживши всю жизнь наобум,
Нам под старость становится тесно
От себя и от собственных дум.

* * *

Не дай мне, Боже, впасть в отчаянье.
Но научи — как мне не впасть:
Какому ввериться мычанию,
В какую провалиться пасть.

А дни бегут — не стало Брежнева,
В Париже правит Миттеран,
И всё отчаянно по-прежнему:
Кабул, Варшава, Тегеран.

И прочая фантасмагория:
Мир без руля и без ветрил —
«Господство разума в истории»,
Как Гегель некогда сострил.

* * *

В каком-то полуобалденье,
Не то в аду, не то в бреду,
Вдруг, словно головокруженье,
Ложится звёздное смиренье
На золотую ерунду.

Бежит минута за минутой
Блаженной микротишины,
И кажется мне почему-то,
Что все мы будем спасены.

* * *

Я давно примирился со всем,
Я давно ко всему безразличен.
Как лакей, я со всеми приличен,
Как отшельник, не спорю ни с кем.

Никаких доказательств не нужно —
Доказательство даже смешно:
Предрассветное небо жемчужно
Потому, что жемчужно оно.

* * *

Налей чайку. И если можно — крепче,
Без сахара и коньячку подлей...
Ты думаешь — с годами будет легче:
С годами будет много тяжелей.

Горячий воздух листья сушит,
Проносит пыль по мостовой.
В мясных торжественные туши
Сверкают сытой желтизной.

А мы с тобой бредём неспешно,
Толкуем о добре и зле
На этой маленькой и грешной
Очаровательной Земле.

Журнал «Огонёк» № 40 (3350) октябрь 1991. Некоторые из этих и много других стихотворений можно прочитать здесь.

Роберт РОЖДЕСТВЕНСКИЙ

ФАКТ

Утешенья слабые звучат,
и закат последний догорает...
В окруженье праведных внучат
палачи и жертвы умирают.

И, конечно, верят те и эти,
у порога главной темноты,
что недаром прожили на свете.
И пред совестью своей чисты.

ПОЗАВЧЕРА

Пятидесятый, Карелия. Бригада разнорабочих.
Безликое озеро. Берег, где только камни растут.
Брезент, от ветра натянутый, вздрагивает и лопочет.
Люди сидят на корточках. Молча обеда ждут.

Сидят они неподвижно. Когда-то кем-то рождённые.
Ничейные на ничейной и очень уставшей земле.
Нечаянно не посаженные. Условно освобождённые.
Сидят и смотрят, как крутится крупа в чугунном котле.

ЖАЖДА ЧУДА

Жажду чуда знаем все мы.
И почти привыкли жить,
веря в то, что все проблемы
чудо может разрешить.

Чуда хочется — хоть тресни!
Чуда хочется — хоть плачь!
Хочется бодрящей песни
и невиданных удач.

Что — ухабы, топи, мели,
хлябь и прочая мура, —
хочется побед немедля!
Сразу хочется «ура»!
Жажда чуда, жажда чуда.
Или всё, иль ничего...

Это — спринтерское чувство.
Марафон — не для него.

Журнал «Огонёк» № 37 (3190) сентябрь 1988. Много стихотворений Роберта Рождественского опубликовано на сайте «45 параллель». Прочитайте там, например, балладу о таланте, боге и чёрте.

Сегодня пользователь kenshin опубликовал сообщение с предложением почитать его стихи. Я прочитал только 34 первых в списке на его странице сайта Стихи.ру и скопировал сюда понравившиеся мне.

Мнение, выраженное в стихотворениях может не совпадать с мнением скопировавшего. В любом случае последний считает, что автор стихотворения хорошо сказал то, что хотел сказать.


Кен Шин

И запах хвойный зимних ёлок

Морозец лёгкий, солнце низко,
Легко шагаю на тропе,
Скрипит снежок и алой искрой,
Рябинки семафорят мне.

Сквозь ели в белоснежных шляпах,
Сползает с неба солнца луч,
Следами зайцев снег заляпан,
А воздух, чудо как пахуч!

Вот дятел где-то, стуком звонким,
Заставил белку спрыгнуть вниз,
Следы её узором тонким,
Вдоль тропки начали круиз.

Декабрьский день, увы, не долог,
И мне шагать назад пора.
А запах хвойный зимних ёлок,
Со мною будет до утра…

Городок

Городок, горами скрытый,
Тихий пруд, река, леса,
Ветер юности событий,       
Наполняет паруса. 
Постою  на «Изволоке»,
На «Загорную» взгляну,
Начертает память строки,
Вновь у юности в плену.   

Под  горой родная школа,
Шум ребячьих голосов,
Уж полвека, а я снова,
В первый класс идти готов.
С одноклассниками встречи,
Нам до боли дороги. 
Без лекарства  душу лечит,
Город  Нижние Серги.

И в Серги душа вселится
Там на сердце благодать,
Детства яркие страницы
Вспоминаются опять
С высоты горы Кабацкой,
Мчусь на лыжах пацаном,
А за речкою «Заставкой»,
Ждёт меня родимый дом.

Городок, горами скрытый,
Отражают небеса.
Ветер юности событий,       
Наполняет паруса. 
Юность в сердце! Ты живая!
Я теплом твоим согрет:   
Нижнесергинского  края,
В целом свете краше нет!

Как мало же тебя я знал

Как мало же тебя я знал…
Хотя, жалеть об этом поздно-
Пустой перрон, ночной вокзал,
И грустный месяц в небе звездном.

Твой нежный взгляд: «Не уезжай…
Теперь увидимся не скоро» -
И май, волшебный месяц май,
Зажег в груди любовный порох.

Лишь миг с тобой наедине,
Промчался чередой желаний,
Ты подарила сказку мне,
Оставив грусть воспоминаний.

Моё «спасибо» лишь тебе,
За всё…за то, что будет дальше.
За то, что ты меня во мне,
Спасла от повседневной фальши…

Пора прощаться

Пора прощаться…расставанье
Призывно машет мне рукой,
А грусть вспорхнёт воспоминаньем,
О днях, в которых был с тобой.

Как звёздочка во тьме печальной
Светила ты в судьбе моей.
Я думал - это лишь начало
И дальше будет всё O'kay,

Но ничего не длится вечно-
Бег времени неумолим,
В любви нет станции конечной,
С другою я, и ты с другим.

Не жду с тобой прощальной встречи,
Любви потушены огни.
Давно известно - время лечит,
Прощай…но если что - звони…

Пусть дом твой никогда не знает бед

Ну что ж, Алёша, вот уже и ты,
Шагнул в седьмой десяток незаметно
Пройдя этап житейской суеты
Допенсионных километров.

Служил, работал и растил детей,
А отдыхать умел с размахом и по-русски,
Нёс, как мужчина, горести потерь
Домашних дел не избегал нагрузки.

И вот теперь желаю я тебе,
В твой юбилей шестидесятилетний:
Растить внучат уже, а не детей,
Пусть гуще станут родословной ветви.

Здоровия тебе на сотню лет,
Ведь это в жизни дорогого стоит.
Пусть дом твой никогда не знает бед-
Любви и счастья, мира и покоя!

Вообще ты, Леша, стоящий мужик,
В народе говорят об этом метко…
И я скажу так просто, напрямик:
За честь бы счёл идти с тобой в разведку!

Но вы крепитесь-денег нет

Когда я был чуть-чуть моложе
И не считал свои года,
Знал – государство мне поможет,
Дожить до старости всегда.

И я советским человеком
По жизни нёс мир, май и труд
Служил народу и при этом,
Уверен был, что мне не врут.

Всё промелькнуло лихолетьем:
И век другой и пульс иной,
И революции столетье,
И кто теперь он-наш герой?

Шагай до цели пустоцветной
Влачи свой пенсионный крест!
А призрак старости безбедной
Лишь помаячил и исчез.

Растет квартплата и корзина
(Что продовольственной зовём)
Своих сынов страна забыла,
Мы выживаем-не живём.

Когда же всех уравновесят,
Мы с Думой станем наравне?
Ведь пенсии (аж тысяч в десять)
На месяц не хватает мне.

Вселяет «Первый» в нас надежду:
«Игилов» быстро разобьём.
«Краину» победим мятежну,
Крым заберём и…заживём.

Печально, горько и уныло,
Я сплю и это просто бред…
«Второй» промолвил очень мило:
«Но вы крепитесь, денег нет!»

Жемчужина Урала

Блестела серебром вода,
Кристальной чистотой манила.
Меня влечёт сюда всегда,
Красот неведомая сила.

                Ах, Тургояк, мой Тургояк
                Любимый младший брат Байкала
                Урала Южного маяк-
                Жемчужина, жемчужина Урала.

Желанье тайное своё
Поведай озеру однажды,
И даже два, коль вы вдвоём
Здесь будет счастлив точно, каждый.

                Ах, Тургояк, мой Тургояк
                Любимый младший брат Байкала
                Урала Южного маяк-
                Жемчужина, жемчужина Урала.

Когда затронет сердце грусть:
Начать бы жизнь свою с начала.
Уверен, я опять вернусь
К тебе, Жемчужина Урала.

                Ах, Тургояк, мой Тургояк
                Любимый младший брат Байкала
                Урала Южного маяк-
                Жемчужина, жемчужина Урала.

Автор дал ссылку на мелодию, исполненную на музыкальном инструменте. У меня в компьютере испортилось воспроизведение звука через наушники или колонку, но даже при исправном компьютере я не смог бы оценить песню без прослушивания её исполнения солистом. А текст мне понравился.

Монета

Я с детства знал одну примету,
И верил в смысл её при том:
«С земли всегда бери монету,
Коль вверх лежит она орлом».

Базар турецкий в Махмутларе
Шагами мерял не спеша,
И как от скрипки Страдивари
Томилась музыкой душа.

Инжирный кактус, апельсины,
Гранаты, дыни и хурма,
Черешни полные корзины,
Инжир и мыло… и халва.

Смотрю, монета под ногами-
Нагнулся, вроде бы куруш.
Орлом сверкает пред глазами,
Цифиркой десять - вот так куш!

Ну что ж… «орёл» сулит удачу-
Монетку поднял я с земли:
Пора мне к морю и, тем паче,
Лучи Светила сильно жгли.

Монетку бросил в море… Всё же
Вернусь сюда когда-нибудь.
И загадал: «Помилуй Боже,
Обереги обратный путь…»

© Copyright: Кен Шин, 2018

Борис ЧИЧИБАБИН

* * *

Одолевали однолюбы.
У них — не скрипка, не рожок.
Они до хрипа дули в трубы,
где помолчать бы хорошо.

Одлевали водоливы.
Им лист печатный маловат.
Ещё туда-сюда вдали бы,
а то под ухом норовят.

А правда не была криклива,
у правды — скромное жильё,
но вся земля её прикрыла,
и все услышали её.

Журнал «Огонёк» № 36 (3189) сентябрь 1988

Семён ЛИПКИН

НЕОПАЛИМОВСКАЯ БЫЛЬ

Как с Плющихи свернёшь, — в переулке,
Словно в старой шкатулке,

Три монахини шьют покрывала
В коммуналке подвала.

На себе-то одёжа плохая,
На трубе-то другая.

Так трудились они для артели
И церковное пели.

Ладно-хорошо.

С бельэтажа снесёшь им, вздыхая,
Колбасы, пачку чая,

В самовар огонёчку прибавят,
Чашки-блюдца расставят,

Дуют-пьют, дуют-пьют все из блюдца,
И чудесно смеются:

«С полтора понедельника, малость,
Доживать нам осталось.

Скоро пасха-то. Правильно, Глаша,
Скоро ихня да наша».

Ладно-хорошо.

Мальчик жил у нас, был пионером,
А отец — инженером.

Мягкий, робкий, пригожий при этом,
Хоть немного с приветом:

Знать, недуг испытал он тяжёлый
В раннем детстве, до школы.

Он в метро до Дзержинской добрался
И попасть постарался,

Доложил: «Я хочу, чтоб вы знали:
Три монашки в подвале

Распевают, молитвы читают
И о Боге болтают».

А начальник: «Фамилия? Клячин?
Хитрый враг будет схвачен!

Подрастёшь — вот и примем в чекисты,
Да получше учись ты».

Трёх, за то, что терпели и пели,
Взяли ночью, в апреле.

Три дущи, отдохнув, улетели
К солнцу вербной недели…

Для меня, вероятно, у Бога
Дней осталось немного.

Вот и выберу я самый тихий,
Добреду до Плющихи.

Я сверну в переулок знакомый.
Нет соседей. Нет дома.

Но стоят предо мною живые
Евдокия, Мария,

Третья, та, что постарше — Глафира,
Да вкусят они мира.

Ладно-хорошо.

Журнал «Огонёк» № 15 (3220) апрель 1989